Мыши - Страница 66

Но он понял, что произошло — мама промахнулась, — причем понял гораздо быстрее, чем мы, и с удивительной для его габаритов скоростью оттолкнулся от машины и бросился бежать по гравийной аллее.

Мама медленно выходила из ступора, рассеянно пытаясь выровнять тяжелый пистолет и снова прицелиться.

— Стреляй, мама! Стреляй! Он уходит!

Я знала, что, как только он выбежит за ворота на общую дорогу, мы уже не сможем ничего сделать: слишком велик был риск, что нас заметят. Если бы ему удалось выбраться на дорогу, вырваться из зарослей нашего сада, он был бы в безопасности, и нам бы оставалось только ждать его кровавой мести, мести скорой, в чем я не сомневалась.

Мама прицелилась в бегущую фигуру, и последовал новый оглушительный выстрел. Белая рана открылась на стволе ясеня, и я поняла, что она снова промахнулась.

Шантажист скрылся из виду за поворотом подъездной аллеи, откуда открывался прямой путь на главную дорогу. Я лишь видела, как мелькает среди деревьев его желтая футболка. Мы с мамой бросились в погоню.

Мне было тяжело бежать по гравию в домашних шлепанцах, и я сбросила их. Острые камешки впивались в подошвы ступней, но я не замечала боли — мы должны были помешать ему выбраться на дорогу! Мама отстала от меня и, сделав несколько шагов, согнулась от колик в боку, уже не соображая, куда идти. Я крикнула ей, чтобы она поторопилась, иначе он уйдет, и, морщась от боли, она заставила себя бежать быстрее и вскоре поравнялась со мной.

Когда мы вышли на финишную прямую, то заметили, что толстяк резко сбавил темп и его бег сменился прихрамывающей трусцой. Но все равно до ворот ему оставалось лишь метров двадцать, а там дальше была спасительная дорога.

Мы с мамой быстро догнали его. Он обернулся, когда услышал за спиной наши шаги, его лицо было ярко-красным, как кровь в лабораторной пробирке. Он попытался что-то крикнуть, его губы дернулись, но он так задыхался, что не мог выдавить ни слова, и я смогла расслышать лишь что-то вроде «Ха! — Фа! — Па!». Его лицо было мокрым от пота, и он все подносил палец к носу, пытаясь удержать очки на носу. Он снова развернулся к воротам, за которыми его ждало спасение, но уже не мог двигаться вперед, а скорее бежал на месте, и я уже знала, что мы с мамой победим.

Приближаясь к нему, я ловила себя на том, что все время хихикаю, в нервном предвкушении момента, когда мы догоним толстяка и мама выстрелит в него. В эти последние мгновения, пока я бежала босиком по гравию, путаясь в полах халата, я испытывала странное чувство, мне до сих пор не знакомое. Это были абсолютно новые ощущения, освобождающая и возбуждающая радость, которая бежала по моим венам, как наркотик. Все напускное, что было в моей жизни, вдруг разом исчезло, и мне открылась примитивная правда, реальность, которая была древнее самой жизни. Я чувствовала себя гигантом, я чувствовала себя богом!

И вот мы уже были так близко от него, что я смогла ухватить его за края грязной футболки. Мама, все еще зажимая рукой ноющий бок, подняла пистолет, так что он оказался всего в нескольких дюймах от жировых складок на его шее, и нажала на курок.

Выстрел прозвучал так громко, что я скорее физически ощутила его, а не услышала; вибрирующим раскатом грома он разнесся в моей груди, и толстяк рухнул лицом вниз на гравий, словно поваленный дуб.

42

Мама попыталась вернуть предохранитель в прежнее положение, но у нее слишком сильно тряслись руки. Казалось, прошла вечность, прежде чем ей удалось совладать с оружием и она осторожно положила его обратно в карман.

Я совершенно обессилела после погони, легкие пылали огнем, я задыхалась. Присев на большой валун, я обхватила голову руками и сосредоточилась на том, чтобы восстановить дыхание. Птицы, которых распугали выстрелы, медленно возвращались на верхушки деревьев, возбужденно щебеча и словно обсуждая свежий поворот в драме, которую они с удовольствием наблюдали с высоты. Я уставилась на свои ноги. Черные от грязи, они были покрыты сеткой мельчайших ссадин и порезов.

Я первой нарушила молчание.

— Как ты думаешь, кто-нибудь слышал выстрелы, мам? Они были такими громкими!

Мама лишь буркнула что-то неопределенное. Она кружила возле огромной туши, что лежала посреди гравийной аллеи, напоминая выброшенного на берег кита. Должно быть, шантажист умер еще до столкновения с землей, потому что даже не выставил вперед руки, пытаясь предотвратить падение, и они оказались погребенными в многочисленных складках его живота.

Мама опустилась на колени и приложила два пальца к его шее.

— Пульса нет, — произнесла она тихо, словно не хотела будить его. — Он мертв.

Я не шелохнулась. Я знала, что нужно как можно скорее убрать труп, чтобы его не увидели с дороги, но мне хотелось еще немного отдохнуть. Мне было необходимо восстановить дыхание, да к тому же осознать случившееся. Иначе я не была уверена в том, что смогу избежать нервного срыва. А ведь еще предстояло избавиться от трупа, избавиться от машины.

— Как странно, — услышала я мамин голос.

— Что такое? — спросила я, подняв голову.

— Иди сюда. Помоги мне перевернуть его.

Я нехотя встала и подошла к ней. Она склонилась над трупом и взяла его за правое плечо, я схватилась за серые «треники», и мы вместе потянули. В какой-то момент нам пришлось поднапрячься, но как только мы повернули тело под определенным углом, оно легко перевалилось на спину. Я судорожно стала вытирать руки о халат, убежденная в том, что дотронулась до чего-то влажного.