Мыши - Страница 50

Словно получив условный сигнал, палисадник вдруг взорвался пышным цветением, и я, хоть и не испытывала симпатий к мистеру Дженкинсу, не могла не восхититься его чувством цвета, этим поистине божьим даром. Усыпанные белыми цветами роскошные кусты чубушника выгодно подчеркивали яркую голубизну цеанотуса, золотистые маки вплетались в красную валериану деликатной вышивкой, кремовые лианы альпийской дриады словно подпевали сочной желтизне древовидного пиона — вроде бы и зеркальное отражение, но не точная копия. Но самым ярким пятном был цветник с люпинами, настоящее буйство красок, напомнившее мне разноцветные стеклышки в калейдоскопе, которым мы заигрывались в детском саду.

Я восхищалась мастерством мистера Дженкинса, но восхищалась со стороны. По мере возможности я старалась держаться от палисадника как можно дальше. Даже при том, что овальный розарий утопал в розовых цветах и кусты казались одним огромным букетом, который стелился по траве подолом роскошного платья, зрелище по-прежнему вселяло в меня ужас. Для кого-то эти розы были символом любви, мне же они навевали лишь мысли о смерти. Как выглядит лицо Пола Ханнигана теперь, после того, как две-три недели пролежало в земле? И не продукты ли разложения трупа вызвали такое пышное цветение?

В доме становилось невыносимо жарко, но стоило нам открыть окна, чтобы впустить хотя бы немного свежего воздуха, как нас одолевали мухи. Даже при закрытых окнах некоторые особи все-таки находили лазейки и проникали внутрь. Я приспособилась бить их скрученным кухонным полотенцем и по вечерам удовлетворенно оценивала результаты своего труда — кучки крохотных черных трупиков под окном гостиной.

Жара набирала обороты, била все рекорды. Я ходила по дому в шортах и самых откровенных топиках, какие только могла найти. Я терпеть не могла так оголяться, выставляя на обозрение бедра и жирный живот, который, если его не втягивать, нависал над ремнем. Но в такую удушающую, липкую жару трудно было даже помыслить о том, чтобы надеть джинсы или рубашку.

Я купила маленький ручной вентилятор, который подносила к лицу в те дни, когда, казалось, из дома был выкачан весь кислород и даже самое глубокое дыхание не приносило облегчения. Осиное жужжание вентилятора ужасно раздражало миссис Харрис, но теперь она боялась говорить мне что-либо и старалась делать вид, будто ее это вовсе не беспокоит. На ее уроках я намеренно включала вентилятор, даже если в нем не было особой необходимости, просто чтобы ее позлить.

От жары у меня случился сильнейший приступ сенной лихорадки. Я не могла дышать через нос, глаза постоянно слезились. Каждый день, после полудня, начиналась пульсирующая головная боль. И вот как раз в такой подходящий момент, когда жара и сенная лихорадка достигли своего апогея, Роджер и миссис Харрис решили устроить мне пробные экзамены.

Я всячески пыталась увильнуть от этого испытания, умоляла учителей сжалиться надо мной, ссылаясь на болезненные симптомы, но они оба были непреклонны: настоящие экзамены начинаются двадцать шестого июня, и меня необходимо подготовить к ним в условиях, максимально приближенным к боевым. Я все-таки не сдавалась и пыталась стоять на своем, уверенная, что, если мне удастся отложить пробные экзамены недели на две, моя психика успеет прийти в норму. Однако Роджер отмел мои возражения:

— Ты отличница, Шелли. Ты можешь по всем предметам получить высшие баллы, даже стоя на голове. Насморк тебе не помеха.

Как я и опасалась, мои результаты оказались сплошным разочарованием. Призраки недавнего прошлого терзали меня в течение всей экзаменационной недели, обрушивали мои мысли, как детскую башню из кубиков, и заставляли выстраивать ее по новой. Хотя мне удалось получить «отлично» по английскому и истории, по математике и физике я дотянула лишь до отметки «удовлетворительно», а по всем остальным предметам получила «хорошо».

Роджера удивили мои низкие баллы по предметам миссис Харрис, но, поскольку по его дисциплинам я выступила куда лучше, расстроился он не так уж сильно. Тем более что его привели в восторг мои рассуждения о характере Макбета в экзаменационной работе по литературе.

Вышагивая вокруг стола, он взволнованно зачитывал вслух отрывки из моего эссе:

«…возможно, самое примечательное в Макбете как раз то, что у него нет характера. Он верный и в то же время вероломный; он любит свою жену, но его совсем не трогает ее смерть; он бесстрашен в бою, и он же трус в ночь убийства; он убивает беззащитную женщину и ребенка, он умирает как герой… Шекспир словно убеждает нас в том, что на самом деле люди — это не характеры, люди — это поступки. Храбрецы оборачиваются трусами, трусы становятся храбрецами, жестокие могут быть добрыми, добрые — жестокими…» Это университетский уровень знаний, Шелли, университетский уровень! — воскликнул он, стукнув по столу ладонью.

Я почувствовала на себе пристальный взгляд его зеленых глаз. И когда он снова заговорил, его тон уже был другим, доверительным.

— Откуда у тебя, столь юной девушки, такая глубокая психологическая проницательность?

В этот момент я как раз вспоминала, как мама высыпала полную лопату земли на лицо Пола Ханнигана, и нервно заерзала на стуле.

— Думаю, я знаю, — сказал он.

Я почувствовала, что краснею, и в груди все сжалось. Чтоон пытается сказать? Я лишь успела выдохнуть, когда он тихо добавил:

— ДЖЭТШ.

Стараясь не выдать своего облегчения, я кивнула головой и отвернулась, нервно теребя уголок тетрадки.