Дрожащими пальцами, задыхаясь от волнения, я открыла бумажник. В одном кармашке оказалась мелочь, другое отделение было туго набито карточками. Я узнала розоватый кончик водительского удостоверения. Я извлекла его ногтями — на меня смотрели холодные серые глаза грабителя. Вновь накатила тошнота, и я ощутила привкус спагетти «болоньезе». Возможно, у мужчины с фотографии волосы были чуть короче, щеки не такими впалыми, но ошибки быть не могло: это был тот самый человек, которого мы с мамой убили на собственной кухне вчера ночью.
Я прочитала его имя.
Пол Дэвид Ханниган.
Я сунула документ в задний карман своих джинсов, закрыла бумажник и швырнула его обратно в мешок. Снова завязала его, пытаясь воспроизвести мамин тугой узел. Я не увидела никаких пятен ни на руках, ни на рукаве, но все равно на всякий случай вымыла руки и надела другую кофту.
В животе урчало все громче, и я пошла на кухню, где разогрела себе тарелку овощного супа, нарезала немного хлеба. На подносе я отнесла все это в гостиную и съела перед телевизором, за мультиками. Было странно наблюдать за тем, как Том гоняется по кухне за Джерри («Играем в „музыкальные стулья“! „Играем в музыкальные стулья“!»), бьет его по голове сковородкой, размазывая Джерри, как блин, и все это под веселую музыку, в сопровождении комических звуковых эффектов — бац! Жестокость в ярких красках. Насилие без крови. В реальной жизни все иначе. Я вспомнила, как мама примеривалась для удара, впиваясь в рукоятку разделочной доски, как сделала глубокий вдох и занесла ее над головой, словно пловец перед погружением в темные глубины. Я вспомнила звук, с которым доска опустилась на голову грабителя… и он был далеко не комическим.
Я лежала на диване, изучая водительское удостоверение грабителя. Удостоверение Пола Ханнигана. Я посмотрела на дату рождения и высчитала, что ему было двадцать четыре года, а мне он показался гораздо моложе. Он был на восемь лет старше меня. На удостоверении была и его подпись, выполненная детской рукой, с нелепыми завитушками, словно он был важной персоной. Его адресом значился город на севере, известный высоким уровнем безработицы и процветающим наркобизнесом. Всего месяц назад там средь бела дня был застрелен четырнадцатилетний мальчишка, работавший наркокурьером. Выходит, сонно рассуждала я, Пол Ханниган — крыса из той самой крысиной норы. Или, по крайней мере, был. Удостоверение было выдано четыре года назад; вполне возможно, он проживал где-то неподалеку, когда пришел грабить коттедж Жимолость.
Я попыталась продумать, как может полиция связать его исчезновение с мамой и мною, пыталась угадать, какая невидимая нить связывает нас, но веки стали тяжелыми, и я, проваливаясь в сон, успела убрать в карман джинсов водительское удостоверение. Кто-то уже хватился его. Кто-то… уже… его… искал.
Я проснулась от того, что кто-то нежно похлопывал меня по плечу.
Я открыла глаза и увидела, что надо мной склонилась мама. За окном было темно. Единственным источником света в гостиной было оранжевое свечение настольной лампы возле телевизора.
— Что, полиция? — спросила я, резко подскакивая.
— Нет, нет, — успокоила мама. — Полиции здесь нет, Шелли. Я приготовила тебе вкусный чай. Уже половина одиннадцатого.
— Пол-одиннадцатого? — Я проспала больше пяти часов!
— Ты крепко спала, когда я пришла. Я решила не будить тебя. Я еще раз прошлась с тряпкой по кухне, потом приняла ванну, спустилась сюда и устроилась в кресле, впрочем, тут же и уснула. Я сама только что проснулась.
Я взяла из ее рук кружку. Во рту у меня пересохло и дурно пахло, так что я жадно набросилась на чай, который был теплый и пить его было легко.
— Как твоя шея? — спросила мама.
Я сглотнула. В горле все равно что-то царапало.
— Пока не очень.
— Я купила тебе пастилки для горла и микстуру от кашля. Примешь ее перед сном, и посмотрим, как будет завтра утром. Бог даст, полегчает. Надеюсь, нам не придется идти к врачу. Доктор Лайл старый, конечно, но он не дурак и наверняка начнет задавать тебе неприятные вопросы.
— Как на работе, мам?
— Ужасно. У меня был жуткий скандал с Блейкли в присутствии Бренды и Салли.
— Скандал?
— Он хотел, чтобы я задержалась на работе, я отказалась, и ему это не понравилось.
Я решила, что она, скорее всего, преувеличивает. До сих пор, насколько мне было известно, мама ни с кем не ругалась.
— Кто-нибудь обратил внимание на твой глаз?
— Салли спросила, с чего вдруг я накрасилась.
— А ты что сказала?
— Сказала, что пришло время найти нового мужчину.
— А она что?
— А она сказала, что слышала, будто есть роскошный адвокат по уголовным делам по имени Блейкли, который совершенно свободен.
Мы обе расхохотались. Но смех быстро угас, когда мы вспомнили, с какой ношей теперь живем.
Мы долго молчали, потягивая чай и глядя в пустоту, как бывает, когда только что проснулся. Тишину нарушало лишь редкое уханье совы, гнездившейся на одном из деревьев у подъездной аллеи.
— Мам?
— Да, Шелли?
— Что же будет, мам?
Она закрыла лицо ладонями и принялась тереть его, как будто умывалась. Когда она снова повернулась ко мне, вид у нее было невыносимо усталый.
— Не знаю, Шелли. Не знаю. Я весь день только об этом и думаю. Просто не знаю.
За окном снова ухнула сова — протяжно и скорбно, — и я подумала о трупе, зарытом в розарии.
Я взяла мамину руку и крепко сжала ее:
— Мам?
— Да, дорогая?