Мыши - Страница 30

Но тут мама закашляла и дернула дверную ручку ванной, так что я подскочила и бросилась вон из гостевой комнаты. Выбежав на лестничную площадку, я окликнула ее на случай, если она слышала мою возню:

— Мам! Хочешь перекусить перед уходом?

Даже одна мысль о еде вызвала во мне тошноту. У меня было такое ощущение, что аппетит исчез навсегда; даже представить себе было невозможно, что когда-нибудь возникнет желание поесть. Уверена, что и мама чувствовала то же самое.

— Нет, милая, — донесся ее слабый голос. — Пожалуй, только кофе. Очень крепкий.

Мама потрудилась на славу, пока я принимала душ. Все следы и пятна крови — на шкафах, кухонном столе, хлебнице, стиральной машине, кафеле над раковиной — исчезли. Она сняла забрызганные кровью занавески (я не сомневалась в том, что они навсегда сгинули в одном из мусорных мешков), и теперь кухня была залита золотистыми лучами весеннего солнца. Прилавки, раковина, сушилка блестели в этом ярком свете, а кухонный пол — который она отскребла и снова вымыла — прямо-таки сиял чистотой.

Мама оставила заднюю дверь открытой, чтобы пол быстрее высох. Я смогла разглядеть, что она вымыла из шланга и патио, на котором отпечатались кровавые следы подошв и следы волочения тела по булыжнику. Распахнутая задняя дверь вызвала во мне ощущение дискомфорта. Что, если на самом деле мы не убили грабителя, а лишь ранили его? Что, если вот в эту минуту он ползет по лужайке к дому? Я подбежала к двери, захлопнула ее и заперла на щеколду, устыдившись своих детских фантазий, но в то же время чувствуя себя бессильной побороть их.

Такое же чудо мама сотворила в столовой и гостиной. Обрывки веревки исчезли с пола. Оба стула заняли свои привычные места. Моя флейта вернулась в футляр, «Русские народные песни» были убраны в ящик табурета, крышка пианино опущена. Содержимое серванта и антикварного бюро было аккуратно расставлено на полках. Ароматическая смесь из сухих лепестков была сметена с пола и возвращена в деревянную чашу на серванте. Осколки разбитой вазы испарились, а некогда стоявший в ней букет из сиреневых сухоцветов теперь перекочевал в точно такую же вазу на лестничной площадке. Все безделушки снова стояли так, как это было накануне вечером, перед тем как я отправилась спать. Каким-то чудом эти фигурки выдержали небрежное обращение со стороны грабителя и не понесли потерь — за исключением миниатюрного коттеджа с соломенной крышей, у которого, как обнаружилось при ближайшем рассмотрении, отвалилась труба дымохода.

Мама снова расставила все мои поздравительные открытки, и я заметила, что она добавила к ним и свою. На открытке была надпись «В этот особенный день», а на лепестках розы мерцали капельки росы. Я раскрыла ее и прочитала мамины поздравления: «Моей красавице, дорогой дочери Шелли. Сладких тебе шестнадцати лет! Пусть этот год запомнится тебе на всю жизнь».

Я иронично усмехнулась. Моему дню рождения было всего несколько часов, а я уже знала, что никогда («Зачем ты это сделала?»), никогда не забуду его.

Я приготовила большую порцию кофе, заварив шесть ложек вместо привычных четырех, — решила, что нам не помешает как следует взбодриться перед наступающим рабочим днем. Кофейник и чашки я отнесла в столовую. Мне не хотелось оставаться на кухне. И не только потому, что свет, бивший в незанавешенное окно, был слишком ярким для моих воспаленных глаз. Мне почему-то казалось, что ночная схватка все еще продолжается, все так же сыплются удары ножа, слышатся крики, совсем как в фильме, который безостановочно крутят в пустом зале кинотеатра…

Было начало девятого, когда мама спустилась вниз, одетая в темно-синий костюм, с портфелем в руке, готовая к работе. Я поразилась тому, как умело она замаскировала синяк на лице. Она сделала примочку на глаз, и воспаление заметно спало, потом нанесла серые и фиолетовые тени, которые идеально затушевали следы избиения. Вмятину на щеке она густо замазала тональным кремом, зачесала волосы вперед (обычно она заправляла их за уши) для усиления эффекта. Только при ближайшем рассмотрении можно было догадаться, что ее сильно ударили по лицу.

— Твой глаз выглядит просто потрясающе, мам, как тебе это удалось?

— Я не всегда была противницей макияжа. Когда-то и мне было шестнадцать. — Она попыталась подмигнуть мне, но от боли в ее глазах выступили слезы.

Она села к столу и шумно отхлебнула кофе.

— Как твоя шея, не лучше? — спросила она.

— Еще болит. Особенно когда глотаю. Я думаю, там что-то сместилось.

Мама с тревогой посмотрела на меня:

— Я тебе куплю кое-что в городе.

— Не думаю, что пилюли от кашля помогут, — сказала я, пытаясь сдержать внезапное раздражение. — Мне нужно показаться врачу.

— Если не станет легче, мы сходим к врачу, но это рискованно, Шелли.

— Не знаю, как я сегодня выдержу, мам, — заныла я. — Я так устала! Может, позвонить Роджеру и миссис Харрис и сказать, что я заболела?

— Ни в коем случае! — рявкнула она так строго, что у меня запылали щеки. — Сегодня нам нельзя ни на шаг отступать от привычного распорядка — мы должны жить как обычно. Если полиция начнет задавать вопросы, тот факт, что сегодня ты отменила занятия или я не пошла на работу, как раз и вызовет у них подозрения.

Она тепло улыбнулась мне, сжала мою руку, и я поняла, что она просит прощения за неожиданную резкость.

— Я знаю, что тебе будет нелегко, Шелли, но ты справишься, я в тебе не сомневаюсь.

Я возмущенно молчала. Мне не хотелось, чтобы она шла на работу. Мне не хотелось оставаться дома одной. Когда в саду закопано это.